Я ничего не желаю. Я не желаю кататься на лошади, потому что это сопряжено со многими неудобствами. Я не желаю пройтись пешком, потому что это утомительно. Я не хочу ложиться, потому что тогда я либо должен постоянно лежать, чего я не желаю, либо должен буду подняться, чего я тоже не хочу. Сумма суммарум: я ничего не желаю.
Сёрен Кьеркегор
2007, 7 сентября, Рим
Всему своё время — время рождаться, и время умирать, — и Адриан Фера тихо и почти безболезненно скользил вниз по тому запутанному лабиринту, в который человек попадает со своим первым вздохом, а выходит из которого с последним. Впереди у него была одна большая чёрная дыра — разверстая яма могилы. Он и желал её, и боялся, и не знал — как близко или как далеко она.
Даже после того как его выпустили из клиники, Адриан Фера всё ещё оставался пленником совести, которая терзала его старые раны, напоминая о более чем напрасно прожитой жизни. Он старался не думать — не думать ни о чём. Виски ему в этом помогало, и за эту способность Адриан предпочитал горячительный напиток реалиям жизни. Виски успокаивало его, облегчало боль и страх, изгнать который он не мог вот уже десять лет. Виски опускало его всё ниже и ниже, на самое дно жизни, к той примитивной форме существования, что граничила с небытием. Профессор Фера иногда думал о себе как о византийском монахе-аскете, приготовляющем для себя могильную пещеру в подземелье и проводящем последние годы своей земной жизни в том самом гробу, в котором и предстоит истлеть его костям. Ему давно уже казалось, что само его существование имело меньше смысла, чем существование паука на потолке в углу его комнаты.
Но хоть и больно было жить на свете, хоть никчёмна была жизнь, что-то мешало ему раз и навсегда свести с ней счёты, и профессор Фера нашёл другой способ выхода из жизни — он сделал всё от него зависящее, чтобы все те, кто его ещё знал и помнил, совершенно забыли о его существовании.
Свою трехкомнатную квартиру Адриан Фера получил в наследство от отца, который умер, не дождавшись освобождения сына. Гордый и упрямый Джироламо Фера привёл клан Фера к окончательному финансовому краху. Столетнее громоздкое кожаное кресло, стоящее посредине маленького зала и перешедшее Адриану от деда, напоминало об этом семейном кораблекрушении. Адриан, сидящий теперь в этом кресле, довершил работу своих предков, замарав кровью и позором последнюю страницу истории рода Фера.
Когда Адриану было нечего делать — а это было теперь его обычное состояние, — он просиживал дни, недели и месяцы своей жизни в этом кресле, во сне, в полусне, в алкогольном полузабытье. Когда у него появлялось немного денег, он ходил пообедать и пропустить бутылочку вина в тот ресторан, в который бегал когда-то, ещё будучи студентом. И всё же основную часть своего времени он проводил дома, в окружении шкафов, которые были плотно, в два-три ряда набиты книгами. Большинство этих книг он собрал сам, некоторые же унаследовал от деда и покойного родителя. Книги эти были настоящим бременем для маленькой квартирки — казалось, они слишком тяжелы для всего этажа, всего дома. Впрочем, если бы у него в квартире провалился пол и если бы весь его дом сложился и рухнул, как карточный домик, погребая его под обломками, Адриан был бы, наверное, только рад.
На свои скромные потребности бывший профессор истории архитектуры зарабатывал, водя по Риму туристов — в основном американцев, которым его имя ни о чём не говорило. С ними Адриану было невыносимо скучно. Обычно они понятия не имели и не хотели иметь ни об архитектуре, ни об истории Рима, а желали лишь сфотографироваться на фоне традиционных римских идолов. Адриан иногда с горечью называл себя фотографом-недоучкой. Некоторых ещё интересовали исторические анекдоты, которых у Адриана было предостаточно, но большая часть туристов не выдерживала и двух часов экскурсий, спасаясь от зноя и обилия информации в бассейне отеля или за столиком кафе. Это облегчало и его жизнь, поскольку он с трудом мог припомнить дни, в которые работал больше двух часов. Чаще он вообще ничего не делал.

Теперь, когда на его столе звонил телефон, у Адриана Фера не было никакого желания на него отвечать. Скорее всего это звонит кто-то из американских туристов, которых в этот осенний сезон в Риме было особенно много. Он должен будет их поразвлечь, показать им все главные святыни и злачные места Рима.
Телефон продолжал звонить, и мысль о том, что немного денег не помешали бы ему, отставать не хотела.
— Ладно, сдаюсь, — буркнул Адриан, потянувшись за трубкой. — Алло?
— Профессор Фера?
Он вздрогнул. Профессором его не называли вот уже десять лет. Но этот голос не был голосом из прошлого. Это был новый, молодой, волнующий голос.
— Да, слушаю, — отозвался он.
— Меня зовут Анна Грин, — Адриан заметил в женском голосе, говорящем по-итальянски, небольшой акцент неясного происхождения. В том, что звонившая была не американка и не англичанка, Адриан был уверен. — Я узнала, что вы предоставляете образовательные экскурсии по Риму, и хотела бы встретиться с вами и обсудить возможность таких экскурсий.
— Я что-то не припоминаю, чтобы в каком-то из объявлений называл себя профессором, — недоумённо сказал он.
— Я прочла вашу книгу, и она меня очень заинтересовала, — призналась Анна.
— Вас заинтересовала моя книга? — Адриан не смог скрыть своего удивления. — И как же вы на неё вышли?
— Я работаю в компании, которая наряду с прочим занимается архитектурой и строительством. Когда мой босс узнал, что я собираюсь в Рим, он дал мне её почитать. Ошеломляющая книга. Я и не знала, что Рим таит в себе столько загадок.
Адриану всё больше нравился этот глубокий и такой живой голос. Ему казалось, что на него повеяло тёплым весенним дыханием.
— Значит, вы архитектор? — поинтересовался он.
— Нет, я не архитектор, — отозвалась Анна. — Но архитектура меня интересует — как любителя.
— Понимаю, — сказал Адриан. Но на самом деле он сейчас ничего не понимал.
— Мой отец — он же и мой босс — отпустил меня на несколько недель в Рим, чтобы я могла немного заняться изучением архитектуры. А после того, как я прочитала вашу книгу, я решила найти вас по интернету. — Голос внезапно оборвался, как будто связь прервалась на секунду, но тут же продолжил. — И, к моему удивлению, я выяснила, что вы предлагаете частные экскурсии по Риму.
— Вам и в голову не могло прийти, что профессор Фера мог докатиться до такой жизни?
— с иронией высказался Адриан.
— Нет, я совсем не то хотела сказать…
— Да, вы хотели сказать, что нашли ещё что-то, поразившее вас, — резко, почти грубо продолжил Адриан. Зачем притворяться? Зачем играть? Игра давно уже была проиграна.
— Вас поразило то, что профессор Фера и Джек Потрошитель — одно лицо. Не так ли?
— Да, — тихо сказал женский голос в трубке. — Я читала об этом.
Адриан замер.
— И что же? — спросил он. У него не было никакого желания обсуждать эту тему, особенно с чужим человеком, по телефону.
В трубке стало тихо, и Адриан уже пожалел, что так грубо оттолкнул от себя человека.
— Профессор Фера, — сказал голос в трубке, — я хотела бы, чтобы вы обдумали моё предложение.
— Какое предложение? — удивился он.
— Как, разве я не сказала? Я бы хотела, чтобы вы стали моим гидом по Риму — ведь вы этим сейчас занимаетесь? Я желаю, чтобы вы преподали мне некоторые основы архитектуры… Мы могли бы встретиться и обговорить это, если вам будет интересно.
Теперь была его очередь замолчать и призадуматься.
— Алло? — позвал голос в трубке.
— Встретиться? — сказал он, будто просыпаясь. — Да, да, конечно. Мы могли бы с вами встретиться. Вы знаете кафе «Тореадор»? Это прямо рядом с университетом… Ах да, — вспомнил Адриан, — вы, вероятно, первый раз в Риме и пока ещё ничего не знаете.
— Я найду это место, не беспокойтесь, — уверил его женский голос. — Оно наверняка указано в интернете.
— Да, наверное, — согласился Адриан. — В шесть часов сегодня вам будет удобно?
— Замечательно!
Профессор помедлил ещё, раздумывая, потом сказал:
— Я буду за столиком в углу. Самый старый мужчина в кафе. Как-нибудь вы меня узнаете. Мои фото вы, наверное, тоже видели в интернете? Они все врут. Таким я был десять лет назад.
Анна действительно нашла на интернете его фотографии — и ей понравился внешний облик профессора. Если бы она ни знала, что за чудовище кроется за внешностью этого человека, то он мог бы даже понравиться ей.
— Спасибо, — Адриану казалось, что его собеседница улыбалась. Много бы он сейчас отдал, чтобы видеть эту улыбку.
— До встречи, — заключил он.
— Чирс! — отозвался голос в телефоне.
Адриан опустил трубку на место и откинулся в своё глубокое кресло. Что значил этот необычный звонок? Он явственно почувствовал, впервые за много месяцев, может быть, даже лет, что небольшой огонёк, запал жизни в его душе всё ещё горел, что его не задули до конца жестокие ветра. В нём ещё теплилось желание быть с людьми, желание нравиться, любить. Адриан был более напуган, чем обрадован таким открытием. Ведь означало оно по сути одно — вслед за воскресением последует новая смерть и новая боль, сопряжённая с ней. Стоит ли игра свеч?
«Совершенно не стоит, — сказал он себе. — Но, с другой стороны, чего стоит моя жизнь? И моя смерть? Какая нелепость — жизнь. Какая, по сути, ненужная, никчёмная, бессмысленная вещь. Но разве не властен я оборвать свои страдания, свою жизнь в любой момент? Ведь всё равно — впереди вечная тьма. Годом больше, годом меньше — какая разница? Ешь, пей, веселись, если можешь…»
No Comments